… был человек, и нет его…
… А вокруг продолжается листопад за окном, как будто наперегонки состязаясь с мелькающими синими искорками, спешащими белоснежными машинами Скорой помощи. В одной из них ехала маленькая женщина, уже не молодая, но сохранившая еще все прелести молодости, небольшого роста, худенькая, с короткой стрижкой каре и смешной торчащей челкой. Эта челка ее маме сразу напомнила больных тифом в военное время. Она посмеялась ей в ответ, говоря, что “ничего вы не понимаете, это писк моды!” Посмеялась тогда, а сейчас почему-то так тоскливо стало, когда вспоминала об этом разговоре уже здесь, сидя в машине Скорой.
Мелькающие за высокими окнами салона, верхушки деревьев махали ей вслед еще тогда зелеными листьями. “Второй раз в жизни меня везут на скорой, – подумалось ей, - да, всего второй раз в жизни”. Только вот тогда, в первый раз, ей было очень страшно, но по-теплому как-то страшно, наверное, потому что она тогда ехала рожать сына… Сына!!! Ей до последнего никто не верил, что у нее будет сын и только сын! УЗИ тогда не делали, да и она не очень этого и хотела. А когда у врача Скорой спросила: “А какое сегодня число?” И ей ответили: “13-ое…”. Она только и успела прошептать, прежде чем потеряла сознание: “Да, тогда у меня точно сын будет!” Ведь 13-ое это счастливое число ее мужа. Занятно, даже тогда она думала о мужчине и жила ради мужчины, и для мужчины… Вот и поплатилась… дуррррра…

Скорая затормозила, и улыбчивый пухлый добряк врач открыл дверь. Услужливо помог ей выйти из машины, конечно же, забыл ее сумку и, смешно переваливаясь, побежал за отъезжающей машиной с криком: “Стойте, стойте, сумку, сумку забыли!”
Время было часов восемь вечера, а вокруг уже стояла такая темнота, что ничего нельзя было разобрать. Она увидела только высокие железные двери с маленьким окошком выше ее головы, в каменном выступе дома. Прищурившись, она поняла, что таких выступов бесчисленное множество, и они уходили неясными силуэтами далеко-далеко в темноту. По спине пробежали мурашки, это напомнило ей страшные фильмы про НЛО или концлагеря… Бррр…
Дверь открыли, она вошла в ярко освященную комнату. Напротив входной двери через комнату были двустворчатые стеклянные двойные двери, ведущие в коридор больницы. Врач оставил ее в этом, так сказать, “предбаннике” и куда-то испарился. Оглянувшись, она увидела две кушетки, стоящие друг напротив друга вдоль стен и покрытые оранжевой клеенкой из ее детства. Осторожно присела на одну из них, и тут же зашел высокий молодой мужчина в белом халате. “Я ему точно по колено, - пронеслось в голове, - а если, у них все здесь такие огромные, то это смахивает на психушку с санитарами для успокоения больных”. Сунув палочки ей в рот и в нос, при этом, кажется, проткнув до самого мозга, уколов палец и выдавив из пальца капельку крови, он быстро и молча, удалился.
И наступила тишина…
Казалось, что время остановилось, часов не было, и она понятия не имела, как долго уже сидит там. В полупризрачном сознании, она изучила все облупленные стены вокруг, содержимое письменного стола и тумбочки, прочитала все объявления и плакаты на стенах, гласившие только о том, что запрещается и даже строго воспрещается, за подписью вежливого заведующего клиникой со смешной фамилией. Она заглянула и в импровизированный туалет, с ужасом отметив про себя, что там нет двери, и с одной стороны прозрачное стекло, выходящее в тот самый светлый коридор, а это показалось совсем не мелочью даже на фоне отсутствующей туалетной бумаги. Через два часа она уже не могла слушать звук журчащей воды в этом чертовом неисправном унитазе, с горечью облизывая потрескавшиеся губы, и думая о том, что больше хочется - пить или наоборот.
Чувствуя, что силы на исходе, она решила попробовать выглянуть в коридор. Прошла одни двери и тихо открыла вторые. Тишина… Ни одной души… Вдруг увидела промелькнувшую медсестру.
- Извините, сестричка, а меня тут не забыли? – вежливо спросив, окликнула ее.
- Неееее выходить из бокса!!! - вдруг злобно заорала девушка во весь голос - Сказано сидеть, значит сидеть! Вам еще долго сидеть здесь! Знали куда ехали!!!
Опешив от такого отпора ярости, женщина со слезами на глазах опустилась на кушетку и не в силах сопротивляться разрыдалась…
- Так, что у нас здесь за слезы? Тихо, тихо. Успокойтесь! Никто вас не забыл, - услышала она над собой нежный приветливый женский голос. – Прошу прощения, задержка произошла из-за меня. Тут у нас пожарные, как назло, приехали, пришлось с ними еще разбираться. Ну, рассказываете, что вас привело к нам.
Отметая мысли о пожаре, она рассказала свою историю болезни в третий уже раз за этот день. Внимательно выслушав, измерив давление и температуру, осмотрев ее тело, прочитав все ее анализы и, недовольно причмокивая и прицокивая языком, врач, ободряюще улыбнувшись, удалилась.
- Доктор, доктор, - очнувшись, закричала женщина, - извините, пожалуйста, а можно мне хотя бы водички попить…
- Да, да, сейчас распоряжусь. Не переживайте, ждите.
Журчание воды в унитазе отбивало какой-то свой собственный ритм времени. Оно не было похоже на его обычное течение. Это скорее напоминало о замедленной пытке то медленно капающих секунд, то вдруг несущихся яростным водопадом часов через глыбы минут, и все это на фоне булькающего или уже даже не булькающего, а надувшегося камнем, мочевого пузыря. Глаза уже закрывались, то ли от давящего повышенного давления, то ли от высокой температуры, то ли от болезненной слабости и усталости, пробегавшего по больницам с самого утра. А в голове мелькали слова: “как тюрьма… я здесь умру видимо… как тюрьма в войну… бедные пленные… несчастная я… я одна… никому не нужная…”
- Нет, не умрете! – внезапно прозвучал мужской веселый голос, и, открыв глаза, она поняла, что видимо начала уже бредить вслух.
Перед ней стоял мужчина в синем больничном костюме и с папкой в руке.
– Вставайте, одевайтесь, - он помог натянуть ей куртку, и, с легкостью схватив ее сумку, быстро направился к двери, – Пойдемте, я доведу вас до палаты.
Они шли по темному парку между деревьями, огибая старые здания с темными огромными окнами и балконами.
- А куда мы идем? Какое это отделение? Куда меня привезли? Где я?
- Улица М…, 3, отделение 18, бокс 15. Запомнили?
- Наверное, - неуверенно произнесла она.
- Не волнуйтесь вы так, все будет хорошо, если что вам сестрички все расскажут еще раз.
Она как во сне передвигала ногами и, к своему же удивлению, продвигалась все дальше и дальше, только и, успевая с ужасом оглядываться вокруг. Было полное ощущение военного времени, только не хватало взрывающихся бомб и звуков сирены. Со всех сторон их окружали темные коричневые стены из красного кирпича, местами уже выщербленного временем и потемневшего от дождя и ветра. Железные некрашеные никогда перила лестниц и перекрытий между этажами, поскрипывали от ветра и тяжело вздыхали, если на них вдруг кто-то шатающийся пытался опереться дрожащей рукой. “Господи, настоящие бараки. Здесь видно только умирают…” - проносилось в ее голове.
У ржавой железной двери их встретила полная медсестра, упакованная так, что нельзя было увидеть даже ее глаз. Она кивком пригласила в просторный лифт огромного размера, с тусклым освещением, корявым полом и ободранными стенами. Подняв, висевшую на стене когда-то белую, но уже пожелтевшую от времени телефонную трубку, она пробубнила что-то там и лифт, скрипнув и крякнув, поехал.
Вышли они высоко над землей, судя по верхушкам деревьев, где-то на пятом-седьмом этаже, на балконе таком длинном, что ему не было видно конца и края. У женщины слегка закружилась голова, и она хотела опереться о перила, но увидев или нет, скорее почувствовав их старость и ненадежность, с ужасом отпрянула в сторону…
- Осторожно, не падайте. Вот мы и пришли, - сказал медбрат в синем, - Вам повезло, вы одна и первая, выбирайте самую лучшую кровать! -улыбнулся и, пожелав спокойно ночи, исчез.
Она стояла перед огромным темным окном без штор, с зияющими в темноту створами неимоверных размеров.
- ааааабалдеть… Какой ужас!- оглянулась и, ее и так огромные глаза, стали еще больше похожи на солнце. Перед взором в безумно просторной комнате с высокими потолками метра в четыре, стояли три высоченные железные кровати, три тумбочки и три табуретки. И все!
- Я здесь Маша!!! – невольно произнесла она вслух…
Стены грязно-розового оттенка, а тогда они ей показались именно такими, представляли собой до того печальное зрелище своими ошметками слезающей краски, что даже высокий потолок не мог скрасить их истинную печаль своей серой потрескавшейся известью и не горящими длинными старинными лампами времен НЭПа.
- Н-да, настоящая блокада Ленинграда… - повторила она и пошла, посмотреть ванную и туалет.
Даже температура не могла не повлиять на улыбку, скользнувшую по ее лицу, когда она поняла, что с балкона они зашли сначала в метровый “предбанник”, и сразу же за ним попали в ванную комнату, где величественно посередине стояла мощная чугунная ванна времен Петра Великого. К таким еще прилагается лестничка, чтобы забраться внутрь, причем ей бы пришлось внутрь еще и спрыгнуть. Такая она была огромная.
- Н-да, Вот ведь же… - обходя вокруг нее не один раз и не скрывая свое удивление, повторяла больная.
- Таааааак, а где же все-таки так сильно нужный мне туалет? - оглянулась она, и увидела маленькую каморку метр на метр, знаете такую, в которой садишься на унитаз и упираешься коленками и лбом в дверь. Во главе комнатенки, криво подбоченившись и без крышки, стоял обычный, старенький унитазик, то ли важничая перед стопкой больших железных горшков, стоящих вдоль стены, то ли сконфуженно извиняясь за отсутствие крышки и туалетной бумаги.
- Эх, - сокрушенно вздохнула пациентка и с облегчением водрузилась, конечно, прежде, скептически проверив его чистоту, и подстелив бумагу, кто их знает…
Ночь была странной… Она лежала одна в этой огромной полупустой комнате на кровати, которой не видно было ни конца, ни края. Долго думала о том, стоит ли замкнуть дверь с балкона, но потом, все-таки решив, что вдруг вот так умрешь, и до тебя не успеют достучаться, плюнула и успокоилась. Спать не давал не только страх одиночества в этой черной холодной пустоте, но и жуткая чесотка всего тела и злосчастные комары, добавляющие своими укусами пикантность в процессе чесотки тела - это когда ноготь вдруг натыкался на бугорок и, поглаживая его сначала с интересом, потом вдруг яростно расчесывал в кровь… Знакомо? Думаю, да… Средство от комаров было первым в ее мысленном списке необходимых вещей для будущей передачи. А за стеной беспрерывно раздавались жуткие гортанно-раскатистые кашле-отхаркивающие звуки разной тональности…
-Да уж… не хватало тут еще подхватить какой-нибудь кашель…, - думала она, неожиданно вырывая себя из сонного кумара…

Осень в этом году удалась просто на славу. Небо чистейшей ангельской голубизны покрывало серый город с одного края и до другого. Такой воздушности не было уже давно, и казалось, что весь город пытается подставить свои тусклые бока домов под эти манящие ввысь золотистые солнечные лучи. А деревья друг перед другом точно хвастаются дивными нарядами, то вдруг махнув красным, то заметая след ярко-желтым листом. Даже голуби, дружно и так мило ворковали, сидя на подоконнике, что она проснулась и не могла не сдержать свою улыбку, заметив, сколько солнца смогло поместиться в этом большом пустом зале, который назывался корявыми буквами “Бокс 15”.
Вторым необходимым предметом в ее списке стало зеркало. Да, да… Она была удивлена не меньше вашего, когда выяснила с утра полное отсутствие зеркал в палате. И в тот момент, когда к ней в бокс зашла врач с нежнейшим розовым, почти прозрачным оттенком кожи, она сразу поняла, почему нет зеркал.
- Я любуюсь вашим оттенком кожи, - заворожено глядя на этого милого молодого врача, произнесла она вместо приветствия.
- Не переживайте, - улыбнулась врач, - и у вас скоро станет такая же.
- Да, я поняла, меня выпишут тогда, когда моя кожа станет хотя бы такого же оттенка как эти стены… - и вслед этих слов раздался печальный смех врачей.
В течение полудня с шести утра, она успела шесть раз рассказать свою историю болезни. То одному врачу, то другому, то сразу нескольким, то интернам, то сестрам. На шестом разе уже даже улыбало, и захотелось до минимума сократить все факты. Причем каждый измерил ее давление, потрогал живот, посмотрел горло, язык, посветил на кожу, прикоснулся к ее ногам и все это нежно, ласково и аккуратно. Даже капельницы ей показались не такими уж и страшными.
- Тааак, а что ж вы, милая, говорите не курите, не пьете, не наркоманка, а вот все равно заболели? - озадаченно заметил доктор, - Скучно вы как-то живете!
- Доктор, вы предлагаете мне все это начать делать? – с улыбкой спросила она.
- О нет, милая, вы уже опоздали, дорогуша, - задумчиво заметил он, поправляя золотую серьгу в своем ухе.
- Будем лечить, будем лечить! - и на этом делегации в белых халатах закончились до самого обеда, оставив ее одну со своими мыслями…

….- Ты беременна!
- Нет, не беременна!
- Не ври!!! Ты беременна!!! – и хлоп, хлоп, хлоп по щекам…
- Да не беременная яяяяяяаааааааа!!! – со слезами на глазах и уже со смехом, рассказывала свою историю тоненькая симпатичная узбечка с худющими ручонками и огромным животом размером как на 6-ом месяце беременности. Рассказывает и то смеется, то плачет, и при этом непрерывно потирает свои опухшие до неимоверных размеров, когда-то стройные ноги…
- Ты, дорогуша, что ж творишь-то!!! Какой тебе еще арбуз и виноград??? У тебя вода в легких и в сердце уже!!! Ты понимаешь меня или нет!!!
- Понимаешь. Но, как арбуз-то? Почему же без арбуза-то!!!
- Да, потому что ты сама уже как арбуз!!! А ты еще полведра борща сожрала!!! Чтобы я не видела здесь больше ничего из продуктов!!! Скажи там своим, что тебе НЕЛЬЗЯ это есть!!! Слышишь??? НЕЛЬЗЯ!!!! – негодовала добрая всегда и нежная доктор.
- Как дела, зайка? – тут же повернувшись к другой пациентке, продолжила свой осмотр подопечных.
- Смешная ты, Рано! Когда тебе надо, ты не болеешь, а когда врач приходит, у тебя и ноги болят, и голова, и все остальное! А за арбузом вчера бегала только пятки сверкали, даже катетер сама себе вытащила! – ехидно смеялась над узбечкой новая соседка, лет на пять старше всего, но выглядевшая как старуха, пропитая и прожженная жизнью, - Дааааа, мне хоть не так обидно, как тебе, - продолжала она, махнув на женщину рукой, - я то хоть знаю, где косячила, и пила, и шырялась… Эх, а тебя жалко… Но ничего, держись… Справимся! Бабы они что? Они сильные!!!
- … и все мужики эти – козлы! – в сердцах вскрикивала узбечка на ломанном русском, - Мой муж – козел! Я ему и стол накрыла, и ноги помыла, и дома порядок, и денег принесла, а он сидит с дочкой моей маленькой на руках и говорит ей: “Хочешь, я тебе новую маму привезу?” Обидно как! А я ему плов!!! А он мне еще: “…и не кушай этот плов, все кушай, а ты не кушай!!!” А я этот плов сама готовила, ни крошки с утра во рту не было!!! Ах, так говорю, не кушай, значит??? И фьють этот весь плов в окно!!!! Если я не кушай, значит, и он пусть не кушай!!! А он в живот меня пинал, пинал… Козел!! А я работала с утра до вечера на полях – виноград собирала, свеклу собирала, лук дергала. Много женщин там работает, мало платят, мужики не работать, одни женщины… много женщин… - посидит, повздыхает, поглаживая свой надутый до такой степени живот, что кожа на нем натянута и похожа на пергаментную бумагу, а ручки тонюсенькие, тонюсенькие, что смотреть больно. А сама с утра самого как проснется, так сразу весь Питер узбекский будит, каждому позвонит, болтает там на своем тарабарском, да еще на громкой связи и так громко, аж в ушах звенит.
- Рано, дай мужику поработать!!! Он же водитель автобуса, везет людей, а разговаривая с тобой, он отвлекается и подвергает жизнь пассажиров опасности. И народ наш, поэтому не любит ваших, потому что болтаете много и громко по своим телефонам. Не хорошо это, Рано! – говорит ей, а сама думает, зато ей есть с кем поговорить, а вот тебе никто не звонит, ни одной душе на Земле ты не нужна…
- Да, никогда бы не подумала, что мне теперь придется думать, сколько и когда можно сожрать, - каждый раз, когда ей делали укол инсулина, недоумевала ее страшенная соседка, с таким припухшим и оранжево-желтого цвета лицом, какое становится только у тех, кто пьет без остановки несколько лет подряд, - О, смотри-ка, мой любимый звонит! Да, Санечка, как дела у меня? Да, вот лежу… - подмигивая своим соседкам, говорила она в телефонную трубку и, прикрыв ее, поясняла, – Это мой алкашик, видать опять щас сотник будет на бутылку стрелять. Вот что можно на сотню купить? Пару бутылок пива? Так после них, еще больше пить хочется! – с негодованием добавляла она и, смущаясь и краснея, бегом бежала на балкон шушукаться о своей какой-то необъяснимой и только ей понятной любви…
А на соседней кровати лежит эта несчастная маленькая женщина с широко раскрытыми глазами, молча смотря на грязную узбечку в обкаканным штанах и при этом, чувствующую себя вполне норм. И на эту, не по годам состарившуюся, пропитую, но очень хорошую и добрую “старушку”, усердно тыкающую себя в палец, в попытке узнать какой сахар в крови, и корчившуюся от этого собственного мазохизма, причем каждый раз размышляющую вслух о том, что и когда стоит, теперь пить и есть. Дааааа… Насколько все разные, насколько все из разного мира, насколько далеки все друг от друга и с судьбами, перехлестнувшимися в этой старой ободранной палате-боксе кирпичного барака…
Ты думаешь, что живешь правильно, не делаешь ни шага в сторону и детей учишь своих как надо жить, а потом, вдруг понимаешь, что все это не правильно!!! Как бы ты ни жил, как бы ни оберегал себя и своих детей, ты никогда, никогда не сможешь уберечь их от всего на свете! А еще обидно то, что в такие моменты, ты всегда один на один, лицом к лицу с твоей бедой.
И она лежала, и, что есть сил, старалась не плакать и не думать о том, что к ней никто не придет, кроме сына и дочки, что ей никто не позвонит, кроме мамы и родной сестренки, что она осталась одна со всеми своими бедами и проблемами, рассказать о которых можно только одному, которому она и не нужна, как впрочем, не нужна и всем остальным… Всёёоо…

- Привет! Не знаю, правильно ли я поступаю, написав тебе об этом. Сегодня муж твой нагрянул в гости. С молодой женой. Я так поняла, что он по поводу квартиры будет с вами встречаться. Чтобы ты была готова, что он не один будет. Хотя, может, ты и в курсе… Извини, если лезу не в свое дело…
- …..пи….пи….пи….пи….пи….пи… меня на Скорой увезли… Я в больнице.
- … … … блиииин, еще и я тут, не надо было писать. Хотела как лучше.
- А вы на обе стороны работаете, смотрю? Обидно… Ты передай ему тогда, пусть земля ему будет пухом и идет он пусть со своим прахом! Надеюсь, его покарает мгновенная карма, если Бог есть на Земле…
- Не пиши глупости, пожалуйста, про две стороны. На свадьбу мы к ним не поехали. Но и выгонять я их не буду. Мы с ним не ругались, как и с тобой.
- …..пи….пи….пи….пи…..свадьба… я спокойна, я вообще спокойна, мое сердце не бьется и давление ровное… пи…пи…пи…пи…
- Сестра, сестра, пойдемте к нам, там девушке плохо…….
Здесь можно вставить размышления о верности и предательстве, о дружбе настоящей и любви, о границах дозволенного и позволенного в принципе, о великом и не очень, о мире и …. Но… Но не очень-то и хочется… Ведь так? Всё это пустые слова, пустые мысли, глупые точки и ненужные запятые. …Одни только многоточия могут быть расставлены везде и даже там, где они не нужны и вовсе, согласно правилам русского языка. Ведь для каждого эта очередная точка означает очень многое и очень разное - это и боль и крик, это и пустота и обилие слов, не способных встать в нужный порядок, это слезы и радость, это просто точка, в конце концов. Просто точка в отношениях, как между любимым, так и между друзьями, когда-то бывшими вместе и прошагавшими локоть о локоть почти двадцать лет вместе по всей нашей стране… Обидно… но Точка

Всю неделю с нее выкачивали и выкачивали кровь. То так на эту кровь посмотрят, то эдак… То перевернут, то вывернут… То снизу, то сверху… То направо покрутят, то налево… То на маркеры, то на не маркеры… И снова литрами, литрами вливают и выкачивают обратно. Время какое-то растянулось в одну сплошную кровяную полосу, которая еще потом расширилась и местными женскими выкрутасами. И только листьев на верхушках деревьев становилось все меньше и меньше, и меньше…
- Напиши о больнице, глядишь, и новый рассказ получится, - советовала ей виртуальная подруга.
- Да, но если я напишу, а напишу я правду, то меня вышибут из этой больницы.
- А ты его потом опубликуй, когда выпишут.
- Ну, хорошо, если меня не выпишут в эту пятницу, то попробую за выходные написать.
Вот пишу. Видимо кому-то нужно это. Хочется написать хорошее. Да, очень хочется! Но… Почему-то песня во сне приснилась такая боевая с лозунгами под Виктора Цоя, и в уме только и слышатся слова военного марша – “Вставай страна огромная, вставай на светлый бой!”
Вот знаете, смотрю я на эти обшарпанные стены барака, на ржавые койки и сломанные светильники, на столетние искрящиеся розетки и на ванны эпохи Петра Великого, и думаю, да как так можно жить, ребята? Ведь 21-ый век в разгаре! А где эти машины на воздушных подушках из фильма “Гостья из будущего”? А где эти роботы и белоснежные, переливающиеся ослепляющей белизной, бесконечные коридоры шикарных больниц? А где эти капсулы выздоровления???? Почему мне вкалывают иглу толщиной с мою руку, а соседке по палате впихивают катетер, размером для быка??? Почему мы не можем нормально помыться в инфекционной клинике, где протекает ванна и, криво подбоченившись, еле-еле держится раковина с капающими кранами, а все стены обклеены целлофаном, чтобы, не дай бог, не протекла вода на этаж ниже? Почему я не могу спокойно открутить кусочек туалетной бумаги в туалете, которая просто зверски вставлена в коробку, совсем не подходящую ей по размеру, и самое смешное, что она там якобы же есть, поэтому другую вам сестра-хозяйка не оставит? Почему мы спим на страшной постели и на ужасных вонючих матрасах, которые не меняются до последнего дня твоей выписки, а это минимум 21 день и максимум 40 с гаком??? Это что за сантехники такие работают, что у них сломаны все унитазы и все краны протекают??? Почему я, работая с утра до ночи без выходных и проходных, и честно платя налоги государству, должна есть какую-то странного вида капусту, суп из одной воды, и давиться горьким компотом, смешанным с остатками чая и налитым всего наполовину стакана? И почему мне подают маленький кусочек хлеба рукой без перчатки или в перчатке, не снятой после мытья полов??? И, наконец, почему, в больнице, где одним из условий лечения больных является его покой, этому больному даже в сон час не дают поспать матами и криками, а по ночам светят в лицо гестаповскими лампами через окна в коридоре??? Кто вообще может ответить на эти вопросы?? А самое главное, ПОЧЕМУ, И КАК, И ГДЕ, И КТО меня смог заразить через кровь страшной болезнью, если считается, что все у нас везде якобы чисто и стерильно??? Почему у нас никто и никогда не отвечает по существу и конкретно за то, в чем он виноват???
И самое удивительное это то, что у нас прекрасные люди - добрые, внимательные и заботливые. И многим нашим врачам неважно кто ты – бомж или узбек, старый ты или алкоголик, сидел в тюрьме или ходил по подиуму… Ты для них всегда – дорогой, зайка, киска, милый. К тебе чаще с добром, чем с ненавистью, хотя и не без этого. И бабульки здесь все внимательные и с состраданием - и помогут, и поднимут, и помоют. А почему так? Да потому, что нельзя по-другому, а вот с нами, видимо, можно обращаться сильным мира сего, как со скотом! И спать мы можем как скоты, и жрать черте что, и вместо лечения, прольют по твоим венам одно мочегонное и пинком под зад – работать!!! Как узбечки на плантациях! А думаете, русские женщины так не работают? Да вкалывают, мама не горюй многие!!! Пока не упадут, как эта маленькая, уже не молодая женщина или вот еще одна ее соседка по боксу… Миловидна дама, в красивом бархатном халате и в шелковой сорочке, не смотря на жуткий холод в боксе, поведала свою историю… Вроде ничем не приметная обычная продавщица в продуктовом магазине и история у нее вроде тоже обычная. Работала в одном магазине семь дней, попросили заменить заболевшую напарницу в другом магазине еще на семь дней, потом снова к себе и еще семь дней. Очнулась уже на операционном столе с титановой пластинкой в голове. Помните, как в фильме – “упал, очнулся, гипс”. Но это еще не все! Вот вроде тебе жизнь спасли, по знакомству, по доброму сразу операцию сделали, и ты им благодарен во все свое огромное доброе женское сердце, да вот не тут-то было! Лежит она сейчас на соседней кровати, а по ее бегающим венам разливается вирус, который ей во время операции подкинули в награду за труд, видимо. И, что, ты пойдешь судиться? Да нет, не пойдешь! Ведь голову-то тебе спасли, да и неважно, что теперь из-за вируса ты жить будешь значительно меньше, да еще каждый год валяться придется в больнице с огромным животом, как на 9-ом месяце беременности и с тоненькими ножками и ручками, синими от капельниц и от неумения некоторых медсестер. Вот так бывает… Страшно, да? Очень …

- Как вы себя чувствуете? – спросил “старушку” мужчина в белом халате, в маленькой шапочке на голове и почему-то в строительной маске на лице.
- Кто я, как себя чувствую? – поперхнулась “старушка” от неожиданности и, поднявшись слегка на кровати, начала испуганно поправлять свою одежку.
- Да, вы! На что жалуетесь? Как попали к нам? Давно такой живот? Покажите… - спрашивал мужчина, не трогая ее, а крепко сцепив свои руки за спиной, и стоя на расстоянии метра, с таким ощущением, что боялся заразиться.
- Живот надулся за пять дней, две недели как желтая ходить стала, слабость сильная… - начала торопливо объяснять “старушка”, - да вот еще сахарный диабет на этом фоне развился.
- А живот как сильно болит?
- А что у меня с животом-то? – недоумевала “старушка”.
- Ну, вот придет ваш врач и все вам расскажет, - развернулся и вышел…
- Девушка, а кто это был? – с удивлением на глазах, они спросили санитарку, которая до этого момента, увидев этого мужчину в палате, быстро ретировалась за дверь.
- Не знаю, кто это, - пожав плечами, ответила молодая девушка.
Через несколько дней эту странную компанию несчастных женщин развели по разным отделениям и даже больницам… Одну с огромным животом увезли в реанимацию вместе с ее арбузами и борщами ведрами, другую “старушку” отправили к хирургу на операционный стол, который кстати как оказалось и приходил в тот раз, а маленькую женщину перевели в другое отделение на пару этажей ниже и ближе к земле.

Другое отделение мало чем отличалось от бывшего, но значительно превосходило его по уюту. Стены и потолки так же давно не видели кистей маляра, а полы были до того изранены и искромсаны колесами каталок, что всем своим существом вопили о защите. Но зато на больших окнах со старыми деревянными рамами висели нарядные ажурные тюлевые занавески, которые помогали ей представить, что она сидит на террасе старой генеральской дачи и тихо потягивает горячий кофе, дотягиваясь язычком до белой волнующей молочной пенки. А за окном уже совсем желтые листья водопадом опадают с деревьев и даже там, в глубине сада, показались уже голые стволы деревьев, стремящиеся стыдливо пригнуться как можно ниже к земле под порывистым осенним ветром…
- Смотри, смотри, как будто снежные мухи летят! – воскликнула не по годам моложавая Ирина, заглядывая через ее плечо в приоткрытое окно, - Скоро уже совсем не будет листьев, а мы все здесь. Мне врач сказал, что тут и по сорок шесть суток лечились! – в очередной раз и как будто специально, чтобы посильнее всех ранить, добавила она.
Ирина хоть и представилась так, на самом деле вызывала желание добавить отчество к имени. Она и выглядела всех старше, да и не скрывала, что она с 64-го года. Эта невысокая щупленькая женщина с короткой мальчиковой стрижкой, казалось, просто балдела от своего положения старшей. Её рот не закрывался ни на минуту. Она все знала, обо всех догадывалась, и, любезничая с каждой, лежащей в этом боксе, старалась быть похожей на заботливую маму. При этом из нее неисчерпаемым потоком лились многочисленные истории ее и не только ее жизни. Сначала все слушали ее с интересом. Потом, понимая, что между окончанием одной истории и началом другой, нет перерыва, и невозможно вставить ни единого слова, все начали постепенно зарываться в одеяло, лезть под подушку, делая вид, что спишь, кто-то одевал наушники, но даже самая мощная громкость не могла покрыть ее звонкий голос. А если ты пытался читать, то она подходила к тебе и, толкая под нос свой мобильный телефон, показывала умершую полтора года назад дочь, своего жадного зятя египтянина, своих любимых внучат, которых она воспитывала вместе с зятем, и свою вторую дочь и ее детей. Несколько дней все, терпеливо и снисходительно к ее горю и к ее возрасту, участливо выслушивали этот нескончаемый поток. При этом все эти истории в день рассказывались не только каждой соседке по боксу, но и по несколько раз тому, кому она позвонила, или тому, кто смог дозвониться до неё. И даже сидя на горшке в туалете, она успевала кричать о том, какого цвета у нее моча и как она мостится на этот злополучный горшок…
- Вы меня, конечно, извините, но сегодня я попрошу у врача укол, который она сделает вам в язык, чтобы он распух и вы больше не произнесли, ни единого слова, - спокойным голосом сказала маленькая женщина ей в тот момент, когда в пять утра услышала шепот этой бабуленьки и соседки по палате.
- Но разве ты не слышала, как всю ночь играла музыка и этот ненормальный медбрат …
- Знаете что, мне все равно, что делал медбрат ночью, но у меня от вашей болтовни уже болит голова и подскочило давление, - оборвав ее, произнесла женщина.
И вот это спокойное замечание, подействовало! Но, подействовало, к сожалению, всего на пару минут… Потом, все переглянулись, улыбнулись с печалью и дружно подумали: “Господи, лишь бы ее сегодня выписали!”.

- Здравствуйте, я дерматолог, - деловито представилась, зашедшая в бокс женщина, и прямиком направилась к Даше. Наклонившись к ней почти к самому лицу, начала что-то тихонько у нее спрашивать, а Даша, так же шепотом, коротко отвечала ей…
- С какого года болеете? – поинтересовалась она шепотом.
- Восемнадцать лет, - тихо-тихо ответила она ей.
- В каком районе проживаете? – еще тише спросила врач.
- В Петроградском, - так же еле слышно ответила Даша…
- Даша, ты меня пугаешь сегодня! – громко сказала ей маленькая женщина, после того, как ушла врач, - Ты странная какая-то!
- Да, я что-то сама не пойму, что со мной, - недоумевая, ответила Даша и вдруг спросила, - А это что сейчас было? Это что за дерматолог такой? И с какого перепуга она пришла ко мне?
- А почему она шепотом-то спрашивала? Личное что-то?
- Да нет? Если только то, что я живу в Петроградском районе, может быть тайной, - засмеялась она и все дружно поддержали ее смехом, вставляя то и дело фразы между смешинками о странности этих занятных врачей.

- … Вы бы хоть форточку закрыли, - деловито тыкая под нос электронным градусником, заметил несуразный медбрат, скорее похожий на темного абрека, с разбрасывающимися ногами и руками в разные стороны в ритме какой-то там своей волны, - А что пишите? – заглянув в ноутбук, спросил он.
- Так и хотелось ему ответить, что я корреспондент газеты “Комсомольская правда” и пишу очерк о вашей больнице… Вот интересно, через сколько минут нам в палату, принесли бы горячие пироги и фрукты – смеясь, спросила у соседей женщина.
- В палату? – удивленно, вскинув очки, спросила Даша.
- В БОКС, - быстро поправила сама себя женщина, и добавила, - скажешь, что ты лежал в боксе, а у тебя сын спросит: “Ты, мать, откуда откинулась?”
- Как откуда, на шконке двадцать суток в боксах боткинских бараков паханом кости откидывала… - залились дружным хохотом вечно не унывающие несчастные русские женщины.
Вот ведь поистине - им больно, а они смеются!
Люблю я их…
И эту маленькую сильно-слабую и слабосильную женщину тоже…