Утро. Весь экипированный стою на выходе из дома бабы Нюры. Я одет во флисовый камуфлированный противоветровлагозащитный костюм белых расцветок. На улице -23 но мне жарко – я только с пылу с жару сна. На спине аккуратный тридцатилитровый рюкзак, серый. На поясе нож в ножнах – не складной. В кожаных сапогах, набитых мехом, ютится второй нож – раскладной. На голове белая флисовая шапка, проряженная бороздками. На шее белый ш?-платок в черную клетку, он защитит меня от сильного ветра. В карманах на рукавах спрятаны налобный и ручной фонари, очки, которые плотно прилегают к лицу- ими я пользовался очень редко, и то в случае сильной пурги, когда невозможно было просто смотреть на окружающее. В нагрудном кармане, внешнем, в полиэтиленовом пакете сложенная в 4-ро карта и карандаш. Во втором нагруднике две зажигалки и коробок спичек, также спички и зажигалки распиханы в карманах рюкзака. Также есть складная алюминиевая подставочка под разогрев еды. Во внутренних нагрудниках по два камня. В левом, ближе к сердцу, гематит и аметист. В правом – пироп и дюмортьерит. Каждый из камней имеет своё на меня влияние. Мне подбирала их мама на основе моей даты рождения и моего жизненного пути. Она была шаманом в нашем пункте, говорила с духами, проводила обряды, приносила жертвы. Я тоже должен был стать шаманом, во всяком случае она меня этому учила, но духов я никогда сам не видел и в помине, не слышал и не чувствовал – может я просто бездарность. Я неоднократно проводил обряды, резал курей и мышей с крысами, но ничего не слышал. И да, мой нож на поясе является жертвенным. Это обычный нож с черной пластмассовой рукоятью, хорошо наточенный и искупавшийся в самой разной крови. Так вот про камни, как-то утром, мне тогда было в районе восьми лет, мама подняла меня ни свет, ни заря, помню еще, только зачинался рассвет, была зима, прямо как сейчас – холодная и снежная, подняла меня, потрясла, я потер глаза, она сказала: «покажи ладони», я показал. В левую руку она вложила гематит и аметист, в правую пироп и дьюмортьерит. «Гематит наделит тебя выносливостью и мужественностью, храни его у сердца. Аметист не даст агрессии и злобе в тебе затуманить разум. Их носи вместе, потому что у гематита кроме положительных свойств, есть и отрицательные – он наделяет человека чересчур сильным чувством уверенности в себе, люди становятся безбашенными, аметист смягчит отрицательное воздействие, поскольку является нейтральным камнем. Пироп – камень войнов, он поможет твоим ранам быстрее затянуться, а тебе самому придаст решительности. Дьюмортьерит – камень, который усилит свойства пиропа и даст тебе возможность вести диалоги в нужном русле. Я их подобрала исходя из твоего будущего, которое я видела, и исходя из карты твоего рождения. Эти камни наиболее подходят. И помни! Носи их именно такими парами, иначе может случиться беда.» - с такими словами она уложила меня обратно. Я не понимал тогда, к чему такое странное ее поведение, но к таким странностям я давно привык, да и любой бы привык, если бы жив в доме, где повсюду сухие мыши, крысы, тараканы лягушки и так далее. На следующий день ее не стало… Она знала, что умрет, и это был ее прощальный подарок… Я стал жить у бабушки с теткой, а спустя несколько лет ушел и вовсе из пункта… Мне кажется, она знала, что я стану тем, кем стал, потому что если бы она хотела, чтобы я пошел по ее стопам, она бы дала другие камни, не эти. Во всех этих вещах я начал разбираться только когда стал постарше. К 18 годам я уже выменивал камни у приходивших ходоков. Я читал книги про них, говорил с другими шаманами, со сведущими и с продавцами. Правда, как правило, продавцы о товаре знали меньше чем я, как и ходоки. Хорошо о камнях знали только шаманы и сведущие. Первые в отличии от вторых не знали ничего о их физических и химических свойствах. А вторые, в отличии от первых ничего не знали о магических и лечебных свойствах, были лишь о них наслышаны. Когда я уже стал ходоком, я обнаружил в других пунктах много тех, кто также занимался камнями, были даже те, кто занимался лечением с их помощью. Откуда брались камни? Большинство сохранилось со времен, еще до войны, часть находили и сейчас в пунктах, где есть шахты.
Рассвет только зачинался – небо потихонечку смывало с себя грязь ночи, светлело. На крыльце стоял я с бабой Нюрой. На пороге открытой двери сидел Базиль, провожая меня. Валерка лаял и вилял хвостом – в лае чувствовалась грусть и мелодичная тоска.
- Давай там, не хворай! Удачно тебе дойти! - баба Нюра одела свое пальто и провожала меня до ворот своего двора.
-Спасибо, Вам, баб Нюр, что приютили, накормили, обогрели, умыли, - я улыбнулся.
-Да что уж там, возвращайся еще, тебя вон Валерка с Базилем ждать будут, да и мне веселее было, нежели одной, - я открыл ворота и вышел.
-Давайте, баб Нюр, сами тоже не болейте. Не знаю доведется мне еще тут быть или нет, но если буду, без гостинцев не зайду.
-Эх, да… - баба Нюра обняла меня и пустила скупую слезу, чего я совсем не ожидал за три дня общения.
-Ладно, пойду я.
- Иди, сынок – бабушка совсем раскисла, достала платок и начала вытирать слезы.
-Ну лан, баб Нюр, что Вы, - я хотел было сказать, что как родного провожает, но понял, что чуть не совершил глупость – у бабки кроме кота, собаки и пары соседок не было никого, и никто ей не помогал совсем.- Я постараюсь вернуться, - дал напрасное обещание я.- Пойду я, - я развернулся и старался не оборачиваться. Я свернул налево. Что- то во мне трогалось и сжималось, при виде этой плачущей одинокой бабушки, на сердце словно что-то тяжело ложилось, грудь пробивала дрожь, дыхание как-то прихватывало- воздуха не хватало, нос закладывало – не уж то я тоже разревусь? Ну нет, главное не оборачиваться.
Я прошел уже метров 5, когда за спиной послышался крик:
-Стойте! Прошу Вас! Стойте!
Я сделал еще пару шагов, думая что кличут не меня.
- Ходок! Подождите! – голос был мне явно не знаком. Я остановился и обернулся. Ко мне бежала растрепанная Люся. Её растрепанные волосы развивались от столкновения с воздухом, подол пальто и белого платья под ним колебались от быстрого мельтешения её ног, на которых все в снегу сидели черные валенки. Она подбежала ко мне. Вся красненькая и запыхавшаяся, грудь нараспашку – как она была мила в эту минуту, воплощение женственности, нежности и жажды свершения чего то. Под светом её глаз время для меня таяло, меня они трогали до самого дна моего бытия. – Прошу Вас… - она замялась и вынула что то из кармана и протянула мне это в кулаке.- Возьмите пожалуйста…- я протянул руку, она мне вложила в ладонь белую голубку-свестульку. Она была маленькая, в треть моей ладони, у нее были рельефные крылышки, выгравированные серым, черный глазик на головке и небольшой прорезик на клюве, который и издавал свист. – Прошу Вас… Передайте это моему отцу, я знаю Вы его найдете…
Я смутился, но расстраивать ее неутешительным прогнозом не хотел:
-А как я его узнаю?
-Поверьте мне, Вы его точно узнаете. Передайте ему, он все поймет, как только увидит…
-А как его зовут? – я пытался хоть что-то выяснить, а вдруг? Вдруг я помогу этой девочке и наделю её жизнь смыслом, ведь сейчас она наделяет смыслом мою…
- Он сам Вам скажет…
-Но всё же?- я пытался возразить.
-Глупый. Судьба Вас сведет, Вы что не понимаете? – да , Черт я вообще ничего не пойму, девочка у тебя не все дома.
-Да, понимаю, - прикинулся я, но выражая в голосе явное не доверие, чтоб до нее достучаться.
-Вот и хорошо, - она поцеловала меня в щеку и убежала.
Она играла на струнах моей души, но то , что она просила – попросту невозможно, она ненормальная, не хочет этого понять. Или просто она живет надеждой, которой в людях обычно так не хватает, она верит.
Я уже подходил к КПП. Пограничники пункта встали при виде меня (что ж тут так все выслуживаются?) и открыли мне ворота из пункта. Пункт был по периметру заставлен огромным бревенчатым забором, делалось это для того, чтобы сюда не смогли проникнуть ни звери, ни мародеры, ни еще невесть какая нечисть.
Я вышел из пункта 376, мне тут же в лицо прилетело морозным ветром. Я натянул на нос ш?-платок и отправился в путь. Судя по карте, которую я изучил ночью, мне нужно было сейчас около 10 километров пройти по полю до леса, потом надо свернуть направо на 40 градусов. Ориентиры поворотов я брал по своим механическим часам, направляв с севера на юг по карте штрихи 12 и 6 часов. И идти до 378.
Спуститься с дороги в поле, как ноги мои тут же по колено провалились под покрывало зимы. Каждый шаг давался с трудом. Шаг- провал. Шаг – провал. Продвигался я очень медленно, такими темпами я до темна дойду только до леса. Время 9. Если бы я шел летом, я бы дошел за пару часов до леса, но сейчас обстоятельства совсем другие.
Из под сугробов торчали сухие колосья местных растительных культур, часть из них торчком пробивалась из глубин, другая, что повыше, разлеглась на снегу. Кое-где пробиты следы лис и грызунов. За первый километр я дико вспотел. Пот облепил все тело, ноги и голову. Но я шел, останавливаться нельзя в таких случаях – чревато последствиями: будучи подогретым можно легко продуться, если расстегнуться. Несмотря на лютый мороз я весь горел. Противный ветер не пробивал мою зимнюю «броню», но мешал ходьбе. Периодически порывы были настолько сильны, что мне приходилось останавливаться, щуря глаза, вытирать с них иней и пот из-под шапки. Делал я остановки также для того, чтобы прислушаться после порывов есть ли какие-то посторонние звуки, и осматривал местность. Поле… Прекрасное снежное поле и больше ничего. На километры вокруг ничего не было, только впереди показался обросший в шубу лес, но он был где – то на горизонте, или мне так казалось из – за то и дело мощных порывов ветра. Если пурга станет сильнее, мне придется худо, по крайней мере в поле. В лесу будет спокойнее в этом плане, но там уже будут свои нюансы. В лесу я перекушу и отправлюсь дальше. На перекус у меня есть пару пирожков с мандарином, пирожок с лимоном и пирожок с апельсиновой цедрой, спеченных для меня бабой Нюрой. Там же я надеюсь и передохнуть, и до 378 останется последний рывок.
В три часа на небе выплыла откусанная луна и бледно отразила заходящее солнце. Небо ныряло в оранжево-розовый пруд уходящего дня. Небо стало полосатым. Сумерки глотали свет, надо было торопиться. После перекуса идти стало легче. Хоть пирожки и немного продрогли, все равно в животе стало приятно и тепло. Я топал по лесному настилу. Меня окружали лапы склонившихся елей.
Стемнело, я вышел снова в поле, пурга не унималась, мне казалось уже, что я сбился с пути, однако, я увидел вдалеке мерцающее оранжевое сияние огонька – 378. Я ускорил шаг, на сколько это было возможно. Платок был весь в наледи, скорее всего и шапка тоже, этого мне знать не хотелось сейчас. Я подошел к огромным деревянным вратам 378. Постучал. Где-то что-то щелкнуло и в мраке ворот засветилась щель. И два глаза уставились на меня, цвета их я различить не мог :
-Что надо? – голос был строг, и в каждой нотке чувствовалась неприязнь.
- Извещения Вам из 376, - где-то грянул засов, и приоткрылась деревянная дверь. Я вошел. Дверь за мной сразу затворили. В небольшом помещении пахло керосином от ламп, висевших на потолке комнатушки. В комнате стоял диван и несколько стульев, на диване лежали старые книги и газеты. На меня уставился усатый мужик, усы его напоминали ершик, он был чуть меньше меня по росту, с крепкой шеей и руками и каштановыми волосами в которые вкрапилась залысина. Из-за моей спины выплыл второй коренастый мужик, с грубыми чертами лица и рыжими волосами. Каждому из них я дал бы лет 40. Оба были одеты в черные рубашки и черные шерстяные брюки, в районе ребер у них висели дубинки.
-Ну, ближе к делу, – промолвил усатый, видимо именно он спрашивал кто я. Рыжий засунул руки в карманы и изучал меня. Усач устремил взгляд мне в глаза. – От вас ходоков только неприятности, отдавай, что принес и проваливай, - я скорчил одну бровь-такого хамства я не ожидал.
- Ты на улицу глянь, никуда я не пойду, посплю у вас и отправлюсь в путь.
-Ты что охренел, щенок? – усач сделал шаг на меня и уже потянулся к дубинке, когда ему рукой ход преградил рыжий:
-Витек, успокойся, пусть поспит и валит, на улице сам видишь, что творится, в ночь я бы тоже в такую погоду не сунулся.
Усатый повел щетиной, как будто хотел сплюнуть:
-Ладно, так и быть… - прошипел он развернулся и ушел. Я залез в рюкзак и достал конверт для 378.
-Ты не обижайся, - прошептал рыжий.- У нас тут пару конфликтов было с Вашим братом. Один из них сына Витька то и прирезал, правда в честной драке… Да и сын его пьяный был… С тех пор в нашу смену ходокам достается.
- Ну..- я даже не знал, что ответить. – Это же не его привилегия ходоков не пускать, мы не к нему ходим.
- Да, но в пункте вас все равно не любят, случаи такие не единожды, к тому ж, вот и приказ был, в пункт вас не допускать. – рыжий пожал плечами. – Я принесу тебе стул, спи на нем, если не хочешь, то на полу.
-Я выбираю пол, так привычнее.
Про привычку я не соврал, да и на стуле не вытянешься и не поворочаешься. Я снял куртку, положил ее на пол, капюшон свернул вдвое – он моя подушка на сегодня. Обувь и штаны снимать не стал, иначе у охранников было бы больше поводов меня выгнать, из-за отвратного запаха – я весь день в пути, и из-за стремных подштанников. Перед сном спросил про уборную, рыжий указал на небольшую пристройку за комнатой. Вернувшись я лег спать, и мне уже было абсолютно без разницы, что там у усатого на уме, что я сплю на полу и сквозит откуда только можно, что мерцают керосинки, я просто уснул. И снились мне пирожки бабы Нюры и тушенка обжаренная с картошкой и луком.
Проснулся я от того, что рыжий трясёт меня за плечо. Я потер глаза и кое как разлепил веки. Усатый сидел и курил на диване, читая при этом книгу «1984», автора я, к сожалению, не разглядел, из-за тусклого освещения.
- Тебе пора, светает, и метель утихла, сейчас и наша смена закончится, так что уходи.
Я встал надел куртку, осмотрел рюкзак. Ничего не украли – и на этом спасибо. Ощупал карманы – тоже все на месте. Я пару раз подпрыгнул на месте, чтобы разогнать кровь. Одел рюкзак.
-Спасибо, до свидания! – я не мог их не поблагодарить за ночлег.
Рыжий открыл дверь, я вышел:
- И тебе не хворать, - и он тут же захлопнул засов.
Я огляделся: тихо, сугробы, в небе полосатая картина зари. Я достал карту, переданную мне в 376 для похода в 293. Я должен был дойти до станции под названием Беглая. Там дождаться поезда, который ходил примерно раз в три-четыре дня. Сойти на станции Полевая, и там пройти на север вдоль реки Ледянка, до пункта назначения. Я сразу сориентировался, что от 378 мне идти налево, вдоль входа, около которого я стоял.
Прошло где-то минут 20, пока я шел, как за спиной я услышал скрип снега и топот в сугробах. Я обернулся. В грудь мне прилетел тяжелый удар, я не успел сообразить и упал на спину и погрузился рюкзаком в сугроб. Усатый, расширив ноздри стоял в паре метров от меня – хорошо меня приложил.
- Что, думал, я твою дерзость оставлю незамеченной? – он, пыхтя, в одно движение правой руки открыл телескопическую дубинку.- Таких тварей как вы, убивать надо, приходят в гости, и творят что хотят. – Он сделал шаг ко мне. До меня донесся запах перегара. Я кувырком назад выскользнул из рюкзака и оказался по колено в сугробе, но на ногах. Ощупал нож в кармане. – Беги щенок! – он ринулся на меня и широким замахом дубинки угодил мне в успешно подставленный локоть левой руки, та тут же онемела. Удар ногой снова пришелся мне в грудь. Я отошел на пару шагов, согнулся, он замахнулся для нового сокрушительного удара дубинкой. Я кувыркнулся ему под руку, и замах рассек воздух, я оказался у него за спиной. – Сука! – он развернулся и снова махнул своим оружием. Я отшатнулся назад и чуть не упал в сугроб, однако в этот раз я успел вытащить нож, даже сам не знаю как, все было на автомате.
- Остановитесь! – прокричал я.
-Ты еще будешь говорить, что мне делать?! – он снова махнул, я ушел вниз от удара - снова промахнулся, я резанул ножом в кувырке в левую, не атакующую сторону, прокатываясь рядом, с ним и рассек ему левую ногу, но нож вошел неглубоко и я просто разрезал ему штанину. Тут же он снова развернулся, я ткнул его локтем в живот, но это не дало никакого эффекта, тут же на автомате я рукоятью ножа зарядил ему в нос. Усатый отшатнулся и рухнул в сугроб, я резко левой ногой придавил его правую руку в снег, и ударом рукояти снова двинул ему в челюсть. И еще, и еще, пока он не перестал подавать признаков жизни. Кровь из его носа покрыла снег. Я ощупал пульс, проверил дыхание – жив, дышит, но нос сломан. Потащу ли я его в 378? НЕТ. Тут две причины : первая – он хотел меня убить, и сделал бы это, будь я менее расторопен; вторая – тащить его по сугробам накладно и долго. Да и он сам выбрал свой Путь, даже если он выпил, это его никак не оправдывает. Я убрал нож на место. Подобрал его телескопичку, которая могла лишить меня жизни, сложил ее. Рука ныла и до сих пор плохо реагировала на команды мозга. Она с трудом сжимала и разжимала пальцы. Я поднял и расстегнул рюкзак, бросил туда дубинку. Развернулся и отправился дальше. Теперь, жизнь усатого зависит только от него, также как предполагаемая моя гибель от его же рук минуту назад, так распорядился его Путь и мой.
Беглая представляла собой обычный деревянный домик, вдоль которого была постелена железная дорога. На домике красовалась надпись на прибитой доске, занесенной снегом, «Беглая». Дверь на станцию была открыта. Внутри стояла печка, возле нее лавочка со спинками. В углу лежали дрова для растопки. В центре комнаты также стоял стол, на котором были керосинки и свечи. На стенах висела полка и три плаката. На плакатах были изображены паровозы, и исчерченный календарь. Следующий поезд должен был быть в среду, судя по обведенному на нем кружку. Сегодня – вторник. Ждать недолго. На полке стояли книги и лежали бутылки с керосином. Над центральным столом также висела керосинка. В домике было холодно, давно тут не топили. Но, на сколько мне известно, на таких станциях топят печь только заблудшие сюда, сами проводники сюда приносят только дрова и керосин, также отмечают даты приездов. Я достал тушенку и начал ее разогревать – голод играл еще со вчера, а учитывая вкусности, приснившиеся мне, тушенка была самым желанным продуктом. Я затопил печь. Зажег керосинку. За окнами выл ветер, темнело.
Когда домик прогрелся, я разделся, придвинул стол к печке и положил на него вещи. Я поел, тушенка была отменной, но не хватало в ней картошечки и лучка, но сейчас это не имело никакого значения- я был в тепле, уюте и у меня даже было чем заняться – я мог почитать книги на полке. Спать мне не хотелось. Да и рука ныла - огромный синячище занял часть предплечья и локоть. Кулак я сжимал с трудом. И что его так переклинило? Бухой - одним словом. Первый раз такое, как меня только не поносили в пунктах, но чтоб убивать, до такого дошел только Усач. Да и я дурной, потерял бдительность и поздно заметил, а если бы он ударил меня по затылку дубинкой? Я бы не выжил... А если, а если – черт с ним, с если, что было, то было. Теперь понятно, почему мэр 376 умолчал про 378 пункт – там нас недолюбливают. Знаю я пару примеров, как ходоки обносили хозяев, наслышан, но как правило, хозяева узнавали об этом потом, после того, как ходоки покидали их. СТОП. Так вот почему тогда баба Нюра тогда ночью не спала – она прятала ценности. Как я сразу до этого не догадался. С одной стороны мне обидно, но это логично – доверять никому не стоит, как часто я сам забываю об этом правиле: всегда хочется верить, что люди не желают тебе зла, и не могут быть злыми, просто можно все списать на их нервозность, но до тех пор, пока их действия не угрожают твоим интересам или твоей жизни.
Мне сразу стало как-то тоскливо. Я посмотрел на огонь в печке и подбросил поленце в пламя. Огонь искрил и плевался язычками оранжевого пламени. Дым черным нагаром уходил в трубу. Я подставил руки поближе. Тепло. Только это тепло и эта обстановка полного спокойствия спасала меня от негативных мыслей. Я взял пару поленьев и поставил под дверь, чтобы приходящий, открывая дверь, задел их и они упали, а я проснулся и сразу был готов к гостям.
Я подошел к полке и взглянул на книги. Война четырех часть первая, часть вторая, часть третья – книги о том, как началась и закончилась война. О войне мне было мало чего известно. Я знал только то, что она была, что из-за нее людям пришлось некоторое время жить в подземельях и под огромными куполами, которые защитили города от ядерных, биологических и химических атак. Эти купола были сооружены за пару дней после начала войны. Состояли они из нескольких слоев. Первый снаружи состояли из слоев свинца, титана и ванадия. Второй слой из вольфрама, свинца и чугуна. Третий слой состоял из закаленного стекла. Четвертый являлся металлической сетью, закрепленной на столбах, состоящих из стали, этот слой должен был в случае разрушения третьего слоя должен был защитить жителей города. К сожалению, такие купола смогли в короткие сроки установить только на города с небольшой площадью, куда и сгоняли большинство людей. В подземельях таких городов разводили животных и культуры некоторых растений. В итоге часть таких куполов была расплавлена вследствие ядерных ударов, но они выполняли свою задачу на ура, правда, не везде. Сама война длилась три года. После того, как оружейные потенциалы враждующих сторон ослабли, она и закончилась, правительств не стало и не стало войны. Причины конфликта я не знаю, я знаю только то, что она забрала миллиарды жизней по всей планете, откатила человечество далеко назад в развитии и уюте. Кстати о правительстве, ходит легенда, что часть правительства улизнула с планеты в самом начале, и властители народа болтались теперь толи где-то на орбите, отдавая приказы на смерть, толи уже давно покинули притяжение Земли и улетели в поисках новой жизни. После войны была зима, тучи и пыль оседали в течении сотни, а то и больше лет. Тогда то и зародились первые ходоки. Ходят легенды о том, как они были экипированы. У каждого было множество всяких примочек для выживания: автоматы, противогазы, приборы ночного видения, системы автономного питания, костюмы с баллонами с воздухом, разгрузочные комплекты. Говорят даже костюм их позволял им передвигаться на огромнейшие расстояния, не чувствовать усталости и нести огромные грузы, но таких костюмов были единицы, где они теперь – никто не знает, а если и кто-то знает, то может применять его в своих целях. На Земле буйствовала чума, порожденная биологическим оружием, я не знаю что там были за болезни, но люди умирали в течении двух-трех, максимум четырех дней, пока не нашли противоядие. Болезнь распространялась быстро, болели люди, животные – все. Часть животных пережила все муки, принесенные человечеством, но эти страдания изменили их, как и деревья и растения. Мир приобрел новую форму, в которую люди долго вживались. Вживалась и человеческая биология. Появились человеческие индивиды, которые были физически сильнее и больше простого человека, и это лучшее, что было из изменений, правда, эти изменения мало кого коснулись. В основном начали рождаться дети со страшными мутациями: несколькими головами, конечностями, ихтиозом, перепонками на пальцах и так далее. Большая часть детей не выживала. Да и если рождался «урод», то его сразу убивали, чтобы не давать мутации укрепиться в генах, если у женщины рождалось несколько таких детей, то ей запрещали рожать, а в некоторых пунктах и вообще убивали и их мужчин. Многие люди теперь обратились в религию, не важно, что это было, христианство, мусульманство, язычество, люди молились, и это давало им надежду. Как сказал кто-то известный: «Не бывает атеистов в окопах под огнем». Так и случилось, после тотального атеизма люди возвращались к истокам мировоззрения. Особенно много стало язычников, за примером далеко ходить не надо – моя мама и наш пункт в целом. Осколки науки еще остались и осколки кое-какой техники и электроники.
Сам я был родом из пункта 174 подразделение А. Что за подразделение? Наш пункт делился маленькой речушкой, которую в последствии платинами отрезали от других вод и сделали прудом. Я уже родился во время, когда оставили только третий и четвертый слои куполов. Поэтому, я знаю, что такое солнце, луна, ночь, день и небо.
Я взял книгу о начале войны, и почувствовал некоторое отвращение, читать о страданиях мне не хотелось. Я оставил эту затею. Я достал камни. Зажал их в руках. Сел на пол, скрестил ноги и начал медитировать. Шум огня успокаивал. Я попытался отбросить все мысли, оставить голову чистой.
Знаете, когда вы освобождаете голову от мыслей , пытаясь ни о чем не думать, то видения всплывают сами собой. Наверное, это и есть ваш диалог с вашим скрытым, с вашим внутренним и сокровенным. Так вы можете общаться только во снах с собой. Но чтобы очистить разум и голову от мыслей нужно приложить множество усилий, ведь человеку не свойственно знать, что такое пустота, и сознание, ваше «я», пытается ее заполнить. Под пустотой человек понимает скорее абсолютную тьму, в которой нет ничего, кроме нее, таким мы видим открытый космос, таким мы видим наш свободный разум. Почему мы не представляем свет? Я много раз пытался ответить для себя на этот вопрос, и пришел к выводу, что все рождается из ТЬМЫ. Все рождается в сравнении, но первоначальное состояние всего – абсолютная Тьма, неведение, слепота, глухота и немота, и чтобы объяснить все то, что сотворено, мы его называем и даем ему характеристики, но первородна только Тьма, которая таковой по сути и не является, так ее назвали МЫ, люди, и то что под ней понимаем, ни то, что есть на самом деле, это не абсолютное незнание, это абсолютное начало, абсолютное рождение.
В этот раз мое подсознание выдавало мне картины прошлого: отрезки детства, так или иначе повлиявшие на меня и въевшиеся в память, как куски расплавленного гранита в седое изваяние моей вечности. Одно из ведений показалось мне странным: это было мое очень раннее детство, мне годика 4 или даже 3, я с мамой пришли к местному заводчику голубей. Мы проходим в его уютный домик, прямо в домике голубятня. Он дает мне в руки пару белых голубок. Они сидят и курлычут. Я кормлю их пшеном, они вертятся в руках и с удовольствием едят, аккуратно клюют зерно и не ранят меня. «Голубь- символ свободы и мира» - говорит мне седой заводчик. На моем лице улыбка, я счастлив, - так мало ребенку надо для счастья. Тут же я вспомнил про свистульку, что дала мне Люся. Я очнулся. Уже рассвело. Я поднялся. Чувствую себя бодрым и отдохнувшим. Залезаю в нагрудный карман куртки и достаю свистульку. Голубка белая…Вот она свобода, в маленькой игрушке. Даже, если от нее ничего не останется, или она сломается, в памяти она останется навсегда, как символ, как дыхание жизни…
Сегодня прибудет поезд, на который мне надо сесть. Дорогу дальше спрошу у проводницы, может она что то и знает, как добраться в 293, и что там происходит. Пока я перекусил оставшимися пирожками. Навел себе чаю из мяты с чабрецом. Завтрак удался на славу. Я был окрылен таким началом дня, и настроение поднималось само собой. Все дышало свободой и спокойствием. Я стоял и улыбался, сам того не понимая. Просто меня тянуло на улыбку.
Пообедав, я снова задремал, усталость - вещь тонкая, ее вроде нет да нет, а как только ты в уюте и тепле, и когда нет никаких смыслов бежать куда-то, она наваливается с новой силой, как лавина, как шторм. Проснулся я от бряканья поленьев. Я сразу оказался в стойке, готовый к бою, с ножом в руке, даже не сообразив, что происходит. Передо мной стояла проводница с ошалелым взглядом и открытым ртом.
- Ой, извините, -я убрал нож в карман.
-Да все хорошо,- испуганным голосом ответила проводница. Ей было лет сорок, она была крупного телосложения, с кудрявыми, как у барашка, желтыми волосами. – Поезд отправляется через 15 минут, Вы едите?
- Да, конечно, - оба уха у меня горели, я был смущен своими действиями.
- Тогда пройдемте.
На перроне стоял паровоз, к которому было прицеплено три вагона: один – пассажирский, два товарных, для провизии. Проводница зашла в пассажирский, принесла в домик дрова и керосин. Я ей помог с дровами – хотелось искупить свою вину. Также принес ведро питьевой воды. Потом я поднялся в вагон. Это был вагон от электрички. Всюду были деревянные скамейки, полки для сумок. По мимо меня в вагоне было пять пассажиров. Один в тулупе спал напротив центрального окна. Двое играли в карты в другом конце вагона. Один уплетал бутерброды, и еще один читал газету. Я расположился спиной к противоположному концу вагона, рюкзак поставил под скамейку, на которой сидел и уставился в окно. Поезд загудел, прогремел свисток и мы тронулись. Проводница подошла ко мне:
-Чай, кофе? Бутерброды?- спросила она, уже оклемавшимся, уверенным тоном.
-Нет, спасибо.
-Что покрепче может? Пиво? Вино?
-Нет, я не пью, - приврал я конечно, но в пути я никогда не пью. Да и вообще, пью я только тогда, когда предлагают в месте отбывки на праздники или по особо важному поводу.
- Вы до какой станции?
-До Полевой.
- Хорошо, если что, я Вас разбужу, - она собралась уходить.
-Стойте, а можно вопрос?
-Да, задавайте.
-Вам что-нибудь известно про 293 пункт?
-Ну, я мало что знаю, только слухи. Говорят оттуда информации никакой – все что я знаю.
- Спасибо, - я улыбнулся, она удалилась.
Под шум колес и дымные полосы за окном я уснул, снова…