На каменных стенах святых монастырей
В картинах Истину монахи раскрывали;
Святые символы любовью согревали
Сердца, остывшие у строгих алтарей.

В наш век забытые, великие аскеты
В века, цветущие посевами Христа,
Сокрыли в склепный мрак священные обеты
И прославляли Смерть их строгие уста!

– Монах отверженный, в своей душе, как в склепе,
От века я один скитаньям обречен,
Встречая пустоту и мрак со всех сторон;

О нерадивый дух! – воспрянь, расторгни цепи,
Презри бессилие, унынье и позор;
Трудись без устали, зажги любовью взор.

Шарль Бодлер

Это было давно. Настолько давно, что описанное ниже покажется читателю довольно необычным, но в то же время не настолько давно, чтобы этого не могло произойти вовсе. Зазвонили колокола, возвещавшие о начале службы, и верующие стали стекаться к единственной во всей деревне церквушке. Не имеет абсолютно никакого значения уточнять принадлежность этой самой церквушки к той или иной конфессии. Так же, как не имеет значения пускаться в подробное описание некоторых действующих лиц, функция которых исключительно созерцательная. Одним из таких лиц был мужчина средних лет и абсолютно все – начиная от широкополой шляпы и заканчивая странным акцентом – выдавало в нем нездешнего. Он был похож на человека, проделавшего долгий путь, для которого эта деревенька была одной из сотен уже пройденных, и которые ему только предстояло пройти. Пока народ, кто, волоча за собой хныкающих детей, кто, ища, куда бы спрятать только что купленного петуха, влачил свои души к источнику благодати, странник переговаривался с держателем постоялого двора, пытаясь, сбить цену на ночлег. Получалось, надо сказать, у него плохо – пожилой скряга никак не шел на сговор, делая вид, что абсолютно не понимает предлагаемые ему числительные. Важно, что беседа шла на языке чужеземца, чему тот уже был несказанно рад, и почти смирился с тем, что сегодня ему придется переплатить за спокойный сон. В тот самый момент, когда наши дельцы как раз собирались ударить по рукам, откуда не возьмись перед входом в церковь появился довольно необычного вида старик. А вот его–то описанию стоит уделить достаточно пристальное внимание. Слово «старик» отражало только его возраст, потому что сложен он был далеко не по–стариковски: среднего роста, но достаточно статный, широкие плечи и крепкие запястья говорили о приверженности к физическому труду, все тело его кипело здоровьем и недюжинной силой. В густой бороде еще виднелись черные проплешины, а из–под съехавшей набекрень шапки ниспадали длинные волосы, которые, как и бороду, еще не до конца поглотила седина. Орлиный профиль и густые, взлохмаченные брови делали его похожим на хищную птицу. Образ вполне себе мужественный и скорее притягательный, скажете вы. Повремените с выводами – то была лишь форма, вся суть – впереди. Слабо будет сказать, что лицо его выражало крайнюю неприязнь к происходящему – оно было просто искажено от переполняющего все естество и уже льющегося через край гнева. Глаза его бешено сверкали, он принесся сюда неизвестно откуда с таким неистовством, будто в этот Богом забытый его же храм, собирался вступить сам Сатана, поочередно и самым непристойным образом глумясь над всеми десятью заповедями. Одежда его составляла подобие древнегреческого хитона. Подобие, потому что на самом деле это был кое-как шитый–перешитый огромный кусок материи с отверстием для головы. «Кое-как» до такой степени, что из–под него виднелось абсолютно все, даже то, что к данному тексту никакого отношения не имеет. В довершение ко всему в руках у него был длинный посох из красного дерева явно ручной работы, очень красивый, с набалдашником из кости. Это, так сказать, орудие явно говорило, что с виду обычный блаженный, коих много встречается в деревнях и городах, был когда–то священнослужителем. Прорвавшись сквозь толпу «агнцев» и преградив тем вход внутрь, он стал безумно размахивать посохом и выкрикивать фразы, которые, увы, наш так называемый созерцатель понять был не в силах. Судя по лицам остальных присутствующих вдалеке от центра событий, сцена показывалась далеко не в первый раз, и многие отреагировали лишь на поднятый шум, а, поняв, что к чему, продолжили заниматься своими делами. Тем временем продолжалась оборона Фермопил: с отвагой и яростью спартанца, то рассекая воздух, то делая неожиданные выпады, этот невоспетый герой, место которому на античных фресках, успешно отдалял линию фронта от главных ворот. Наступательные силы состояли из перепуганных местных крестьян, за которыми сбившимися рядами следовали их жены, замыкали строй «отважные» зеваки. Фанатично отдаваясь импровизированной битве, наш Леонид даже не заметил, как с флангов зашла призванная городская стража. Ребята были не из мелких и вчетвером без проблем, отобрав деревянного «боевого друга», скрутили отчаянно сопротивлявшегося защитника святых чертогов. Тот продолжал что–то горланить, бросая то в одну, то в другую сторону иступленный взгляд, молотя в воздухе ногами и настойчиво пытаясь вырваться. Наконец стражникам, которые не являлись поклонниками долгих уговоров, все это порядком надоело, они легонько вырубили зарвавшегося нарушителя спокойствия и обмякшего отнесли куда–то в сторону ближайшего хлева.
Вернемся же к персонажам, оставленным у дверей постоялого двора, которые какое-то время после увиденного стояли молча.
– Кто этот безумец? – нарушил тишину странник.
– Он когда–то был главой монастыря недалеко отсюда, потому у него посох, на котором, если ты обратил внимание, нет креста, – ответил его несговорчивый собеседник.
– На смиренного Христа он явно не походил, что с ним стряслось?
– Одни болтают, что в него вселился бес, другие, что якобы в лесу ангел снизошел. Толком никто ничего не знает, кроме того, что в один прекрасный день он переоделся в эти лохмотья, снес крест об ближайшую стену и ушел жить куда–то в пещеру. Иногда он появляется в деревне и устраивает вот такие вот номера.
– Что он кричал? Я ни слова не разобрал…
– Он кричал: «В сердце своем ищите храм Божий!!!»
Вновь наступило молчанье. Потом хозяин постоялого двора вытер тряпкой вспотевший лоб, сплюнул в сторону и, выругавшись на местном языке, сказал: «А ну его к черту, давай, сколько не жалко. Я как вижу этого старика, так у меня потом на душе неспокойно. Есть что–то в его словах, провалиться мне этом самом месте, пес его знает что, но что–то есть». Развернулся и, бормоча себе под нос невнятные просторечия, побрел в соседнюю таверну, а гость, недолго думая, проследовал за ним, довольный свалившейся на голову удаче.

А.К.